Григорий Поженян - Стихи и песни [WEB]
Роман
— Что вы сказали?— У меня роман…— Роман?!— А что ж…— Роман, подобный грому?!— А может, он сродни аэродрому,с которого уходят на таран.А может, в полдень вспыхнувший пожарв бору, звенящем от сухого зноя?Никто не знает, что это такое.Но неземной плывёт воздушный шар,плывёт легко и плавно над паромом,над колокольней, облаком и громом,над завистью, неверием, тщетой,пронизанный щемящей высотой…Да, у меня роман с моей женой.И кажутся таинственнее двери,смешнее и нелепее потери,когда её дыханье за спиной.
У барьера
Мы ещё не в отставке,просыпайся смелей.Время вносит поправкидаже в путь кораблей.Были пряности, былии пребудут, поверь.Ох, как раньше любили!Так не любят теперь.Так теперь не умеют,чтоб в снега — навсегда.Разве пальцы немеют,как немели тогда!За касанье не в меруи за ревностный нравраньше — сразу к барьеру,прав ты или не прав.Как же мы потерялитот сиреневый шар?Если мир матерьялен,из чего был тот шарф?Тот особый, воздушный,из весенних небес.…Но опять стало душно,не попутал ли бес?И опять от накатаходуном голова.Я не прав, как когда-то,и опять ты права.Но, срывая премьеру,гордый дух погребя,к сожаленью, к барьеруя веду сам себя.
"Земной не знает, что пребудет там…"
Земной не знает, что пребудет там,за тем холмом, уже иного знанья.Но нет неотомщённым оправданья,пока они не платят по счетам.…Ставраки на допросе хлеб жевали сам был сер, и мят, и жёлт, и жёван.Но без отцов детей растили жёны,пока он век злодейский доживал.Не высветлило крохотное: «Пли!» —тень вечной вдовьей скорби под глазами.И всё же отомщённость Березанитраву надежды сеяла в пыли.…Не обошла судьба и Чухнина.От обшлагов до шеи замарал онматросской кровью китель адмирала.И ненависть была расчехлена.Под окнами, у стражи на виду,тень, удлинившись, сделалась крылатой.Он рухнул под садовничьей лопатойв кустах сирени, в собственном саду.…В заблудшей рясе не ушёл и он —в обманной красной шапочке-поганке,не выпроставший ноги из охранки,продавший душу дьяволу, Гапон.Его в прихожей вздёрнула рука,вдали от причитания и шума.И он повис в своей гапоньей шубес трагическим лицом еретика.Случалось, грешник дважды был казним.Его из свята камня выносили.И голоса уже не голосили.Но смертный спор ещё не кончен с ним.Так Суллы тень являлась вдруг из мглы.На плитах воскресала тень Нерона.Но сколько б жизней ни жила ворона —она — черна. Снега под ней — белы.
"Скот смело смотрит под ноги…"
Скот смело смотрит под ноги.За право быть скотомон платит высшим подвигом —остывшим животом.Лениво и без гонораон движется легкои опускает голову,чтоб видеть далеко.Его приволье бойкостипасёт в лугах трава.Весомость — вес убойности,а суть его — жратва.Жратва под звёздным пологом,корма да силоса.Скот смело смотрит под ноги,я — робко в небеса.С тревогою и робостьюгляжу в ночную тьмуи думаю над пропастьюнад всеми «почему».Опутанный вопросами,в преддверии конца,во власти поздней осени,хочу спросить творца:зачем под жизни вязами,чтоб подчеркнуть родство,одним исходом связаныи тварь и божество?
"Лёд взломавшая вода…"
М. Рощину
Лёд взломавшая водатяжко рухнула на молы.Ночь всю ночь варила смолы,с днём покончив навсегда.Сосны гнула, в окна дула,сотрясая валуны,ошалело била в дюнахчугунами в чугуны.А в нетопленном дому,проникая с крыши в печи,чей-то голос человечий,завывая, славил тьму.…Печи стынут без огня,церкви старятся без звонниц.Укрываясь от бессонниц,сны покинули меня.Ночь — длиннее. День — короче.Дни состарятся в года.А куда уходят ночи?Не уходят никуда.
"Что поздних радостей печаль…"
И. Юзовскому
Что поздних радостей печальи с крутизною спуск опасный,когда осенний полдень ясныйменя опять уводит вдаль.Что голых сучьев чернотаи крик вороньими ночами,когда к утру над кедрачамиопять взметнётся высота.Опять заря зажжёт кору,и, неподвластна укрощенью,вперёд, наперекор теченьюкета пойдёт метать икру.И как бы ни был он зажат,едва зализывая раны,медведь прорвётся к океану,чтоб окрестить в нём медвежат.…К чему ж спешить на суд людскойс нетерпеливыми руками,с неопалёнными висками,с непросветлённою тоской.
В ночь на семьдесят четвёртый
1
Хорошо быть одному,если переходишь поле.Пой себе на вольной воле,постигая свет и тьму.Хорошо быть одномуна коне или пароме.Даже в многолюдном домехорошо быть одному.Пей вино или кури,говори по телефону.Чтобы было меньше звону,дверь плотнее притвори.Ни хулы, ни маеты.Сам — и пресный и крылатый.Хорошо б ещё зарплатусам себе платил бы ты.И не будет ни разлук,ни потерь, ни огорчений.Сам себе дурак и гений.Сам себе и враг и друг…И не буйствует запрет:Всё с собою. Под рукою.Боже, что ж это такое!Распоясался поэт.Лоб горит, неровно дышит,на висках холодный пот.В двери рвётся Новый год,за столами — весь народ.Время пить, а он всё пишет.Кот кровать его колышети дудит в его фагот.2
Как хорошо, рассвет не скоро!А рядом Толя, ты, Леон.За рамой — снег ли или лён.И я, как вами, окружённепроницаемостью бора.Как хорошо, что мы молчим.Что в этой мгле скрестили руки,как будто таинством мужчинпод Новый год, не без причин,мы взяты на ночь на поруки.И нет ни женщин и ни жён.Мёд снова должен стать пчелою,янтарь — затёкшею смолою.Декабрь январём сожжён.Как хорошо, что мы не пьём!Что не от хворости всё это.Воображением поэтая всех вас вызвал для совета,чтоб с вами взять себя живьём.За рамой — снег ли или лённа сонный бор роняет перья.Снег веры или недоверья.Что ж вы молчите, как деревья,и ты, и Толя, и Леон?"Мой холодильник опустел, как дом…"
Мой холодильник опустел, как дом,в нём ни колбас, ни сыра и ни пива.Боюсь, что даже холоду тоскливои даже темноте пустынно в нём.А было время: меж хвостов угрейв капусте красной чесноки дремали.В нём, как народы, сосуществовалиплоды земли и лакомства людей.Презрев сословность, кастовость и род,не этажу, а передышке рады,к ветчинам плотно жались карбонады,царил внизу рыбец — их антипод.И, не соединённые пока,с жирами не ведя переговоры,сушили миротворческие порыпосланцы углевода и белка.А я — владыка их и господин,ещё не торопился хлопать дверцей.Я терпеливо ждал единоверцев,чтоб насладиться жизнью не один.И отстучали женщин каблучки,и голоса друзей угомонились,и те, кто виноваты — повинились.И вновь пусты и сети и сачки.Но в складках остывающей душинад магмой несмирившегося пленагорчит полынью страсти тень Гогена.И мы, глядишь, ещё пошебаршим.
Поэты
Однажды сказал мне норвежский пастух:— Поэты, как сосны, на скалах растут.Поэты, как сосны, на скалах растут.И всё по-иному им видится тут.И гром, что гнездо в поднебесье обрёл.И в рокоте грома взлетевший орёл.Под ними века, и над ними века.И пропасть у ног, и в бровях облака.Их смолы, как слёзы, светлы и чисты.Их слёзы, как смолы, темны и густы.А корни, нашедшие в камне приют,лишь каменный сок из расщелины пьют.Но им одиноко и холодно им.Отвесно и круто. Нет места двоим.И даже вдвоём с кем-то рядом, онии вроде бы вместе, а всё же одни.Чем круче поэтам, тем лучше стихам.Я в детстве об этом в горах услыхал.И годы спустя на суровой войнеслова, как осколки, заныли во мне.Слова, как осколки, заныли: скажи,за что тебя немцы убили во ржи?Зачем над весёлой землёю холмы?!А в этих холмах только мы, только мы?!Зачем по полям — лебеда, лебеда?И есть ли у боли чужая беда?Кто думал об этом, — себя постигал.Чем круче поэтам, тем лучше стихам.Был мудрым лукавый норвежский пастух.Поэты, как сосны, на скалах растут.
Медведь
